«Розовая горилла» и другие рассказы - Роман Кветный
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Выпив, любил попеть: во весь голос, с мимикой и переливами, полузакрыв глаза, но при этом внимательно наблюдая за всеми. Пел две вещи: арию Томского из оперы «Пиковая дама» и «Вьются кудри…».
Характер у Кузьмина был действительно тяжелый – приехал в Винницу он с женой-красавицей, оперной певицей, которая через месяц от него сбежала обратно в Харьков. И на вопрос, почему?
Иван Васильевич обычно отвечал:
– Я ее очень люблю, но ничё с собой поделать не могу…
При всем этом он был серьезным ученым, очень грамотным и глубоко разбирающимся в научных вопросах человеком. Когда я готовил к защите докторскую, то, конечно, не мог миновать Кузьмина. Он ее почитал и пригласил меня к себе обсудить. Обсудили очень детально, он ее хорошо оценил, дал пару дельных советов, а потом, уже выходя, я достал припасенную бутылку армянского коньяка, потом водки, потом… в общем, как в тот вечер с Иваном Васильевичем, я не выпивал никогда в жизни! Всё это происходило быстро, практически без закуски, и в конце Кузьмин сказал:
– Ты знаешь, Рома, я думал сегодня книгу писать, но уже не буду, просто почитаю газеты…
А у меня, к счастью, хватило сил добраться до дому, благо, жили мы недалеко друг от друга. И потом Иван Васильевич поддержал меня на защите, а я его поддерживал всю оставшуюся жизнь до самой его смерти, был научным руководителем его невестки, Лены, с большой теплотой относился к его сыну Андрею, к сожалению, прожившему мало, всего около 50 лет, из-за неизлечимой болезни.
В этих своих заметках я вспоминаю только людей, которых уже нет с нами, а про тех, кто живой, когда-то напишут другие.
Портрет старого еврея с кубком
Он давно собирался посетить историческую родину. Во-первых, считал, что там должен побывать каждый еврей, во-вторых, оттуда всё же ближе к Богу, а ему давно надо было с Ним пообщаться, а в-третьих, просто любил интересные путешествия, а в Израиле много чудес, да и многочисленным осевшим там друзьям обещал приехать.
У него даже была мысль, что хорошо бы там умереть, когда придёт на то пора, ведь в семье жила легенда про прапрадеда по материнской линии, который был состоятельным человеком, но в старости всё продал и уехал умирать на Святую Землю…
Но эта мысль была скрытая, т.к. умирать он пока не собирался, и думалось про это в каком-то неопределённом будущем.
В общем, он спланировал поездку, заказал билеты, отели, благо это несложно, а визу оформлять сейчас не надо, в любом случае он по всем параметрам (и материнской линии, в частности) был чистокровным евреем и имел полное право посетить и даже остаться навсегда на исторической родине.
Ближе к поездке мысль о смерти стала приходить чаще, он, никому не говоря, приготовил мамино и своё свидетельство о рождении для подтверждения своего еврейства. Так… на всякий случай…
Перелёт был несложный, процедуры в аэропорту на удивление необременительными – он просто показал все ваучеры и обратные билеты, которыми запасся, назначив отлёт назад через неделю. Его встретили, отвезли в отель, ну и т.д., а на следующий день с утра – прямо к Нему: к Стене Плача. Кипу он заблаговременно приготовил и привёз с собой. Это была красивая вязаная крючком шапочка, подаренная давно приезжавшим из Израиля другом детства, которая, правда, плохо держалась на его лысоватой, короткостриженой голове, но ничего – он успевал поправлять.
После прогулки по старому городу и посещения Стены, где он попробовал попросить Его о чём-то, что считал важным, и даже помолился с рыжим раввином Давидом, передавшим привет раввину из его родного города со словами:
– Он меня знает, меня все знают, скажете просто: от Давида от Стены Плача…
А потом с другом пошли к старому кладбищу. Он любил старые кладбища, ощущал там какое-то удивительное спокойствие, а здесь как будто окунулся в «море духов», витавшем в этом месте рождения цивилизации.
После нескольких часов блужданий, а друг, знаток иврита и иудейских традиций, читал надписи на могилах и пояснял ему их значение, они вышли к могиле Мордехая бен Шлоймо (Кейсера), умершего в 1929 году и появилась мысль, а не прапрадед ли, но проверить это было невозможно.
В Израиле всё прошло очень хорошо: помолился, побывал в святых для всех религий местах, даже на Храмовую Гору к мечетям забрался, пообщался с друзьями, покупался в море, и мысль о смерти больше не приходила.
Могила возможного прапрадеда почему-то вспомнилась через полгода, когда привычно поехал отдыхать и попить целебную водичку в свой любимый Мариенбад. Гуляя по Русской улице забрёл в лавку антиквара и наткнулся на картину, изображавшую старого еврея в кипе с кубком и бокалом с вином в руке. Она притягивала его и пару раз зайдя в лавку он, поторговавшись с молодым антикваром Давидом Янчиком, который не знал ни автора, ни оригинального названия картины (случайно попалась в Мюнхене на блошином рынке) купил её за 1200 долларов и потом волнуясь провёз в чемодане мимо таможни, т.к. боялся, что картину могут счесть музейной ценностью и даже конфисковать. Но пронесло, никто его вещами не интересовался… Позже он выяснил и имя художника: Хрвой (Хайм) Милкус из Хорватии, но история написания картины осталась загадкой.
***
Мордехай Кейсер жил в Германии с самого рождения, в Мюнхене, куда его предки переселились из Кёльна, а туда евреи пришли в незапамятные времена – ещё до принятия христианства Римской империей.Кейсеры всегда занимались торговлей тканями и мануфактурой, кажется, были богаты (иначе откуда такая звучная фамилия: «кейсер» в переводе с немецкого значит «император»,– и простых людей так не называли), и Мордехаю от отца досталась приличная лавка в центре города, которая, благодаря его рачительности, ещё больше расцвела, несмотря на кризисные времена. Имел двух сыновей: Нехем поехал с отцовскими товарами в Польшу (добрался аж до территории нынешней Украины), влюбился в красавицу Лею и остался там жить (в местечке Стрижавка, впоследствии Подольская губерния, а потом Винницкая область в Советском Союзе и Украине). Имел 4 детей (Адольф, Ида, Хана, Гриша). Стал зажиточным человеком ещё до революции, торговал, ездил по свету, часто бывал в Германии, Австрии, Польше, да и после революции тоже жил неплохо, погромы его миновали, т.к. был добряком и пользовался большим авторитетом у соседствовавших с ним крестьян. После начала войны в 1941 отказался эвакуироваться или переехать к родственникам жены в местечко под Жмеринку, которое находилось под румынской оккупацией, и где у евреев были шансы
